– Нельзя упускать время, – понял Авраам, – иначе мы потом не сможем смотреть в глаза нашим братьям, в Европе. Тем из них, кто выживет… – он твердо решил, что это его последняя акция в Израиле. Авраам просто не мог отказать товарищам:
– Яир не свяжется с немцами. Он разумный человек, он меня услышал… – Авраам хотел написать Джону и встретиться с командующим британским гарнизоном, в Израиле. Подумав о своем плане, он тряхнул рыжей головой:
– Все правильно. Отберем юношей, девушек, из Европы, со знанием языков. Обучим их военным дисциплинам, прыжкам с парашютом. Я первым, в Польшу отправлюсь… – над тихим, пустынным Средиземным морем закатывалось огромное, медное солнце.
Авраам шел на квартиру, думая, что пора прекращать детские игры. Остановившись, он закурил папиросу:
– Штерн меня предателем назовет, и весь остальной Иргун тоже. Отвернутся от меня, будут полоскать на каждом углу. Пусть, – Авраам разозлился, – сейчас надо не болтать языком в газетах, и не устраивать стычек с британцами, а бороться с Гитлером. До конца, до победы. У нас появится свое государство, после войны, я уверен… – он прислонился к нагретой солнцем стене.
Дома он, с удовольствием, обнаружил петуха в вине, пирожные из венской кондитерской на улице короля Георга и Розу, в чулках и шелковой рубашке. Она ласково прильнула к Аврааму. Мужчина вздохнул: «Хоть бы раз она сказала, что любит меня. Надо дать ей время. Я тоже этого долго не говорил…»
Пережевывая бублик, Итамар смотрел на черный форд, с залепленными грязью номерами, стоящий в арке проходного двора. Он был уверен, что за рулем Яир, а сзади сидят боевики Иргуна. Утро было тихим, на востоке разгоралось солнце. На улице Алленби посадили апельсиновые деревья. Юноша улыбнулся:
– Совсем как у нас, в Петах-Тикве. Скорей бы Цила школу закончила, ко мне переехала. Будем работать, дети родятся. Скорей бы война закончилась… – мотор форда заглушили. Окна задернули занавесками, солнце било в ветровое стекло. Итамар не видел лица водителя.
Он полистал американский, яркий журнал: «The Billboard». Юноша наткнулся на знакомое имя. Итамар слышал ее записи, пластинки оркестра Гленна Миллера продавались в Палестине.
– Мисс Ирена Фогель на церемонии вручения «Оскара», отель Амбассадор, Лос-Анджелес. Мисс Фогель исполняла песню Wishing, из кинофильма «Любовная связь», номинированную на премию… – Итамар вспомнил томное, страстное контральто. Девушку сняли в вечернем, низко вырезанном платье, черные волосы струились по плечам. Итамар плохо знал идиш, в семье говорили на иврите, но юноша вспомнил слово:
– Зафтиг. Все равно… – он полюбовался пышной, большой грудью, широкими бедрами, – все равно она очень красивая. И талантливая. Циона тоже такая. Интересно, за кого она замуж выйдет… – подняв голову, Итамар едва не поперхнулся бубликом. На улицу Алленби вывернули две темные машины. Солнце играло в рыжей, коротко стриженой голове доктора Судакова. Авраам шел с другого конца улицы, держа руку в кармане пиджака. Форд не двигался с места.
– Это не деньги, – понял Итамар, – их с вооруженной охраной возят. Это… – машины поравнялись с Авраамом. Юноша успел подумать:
– Только бы он не стрелял. Если его арестуют, с оружием, это тюремный срок, а если… Но где Яир, где остальные? Кто нас продал? – заскрипели тормоза, он услышал крик:
– Стоять! Руки за голову, стоять, не двигаться… – Итамар, невольно, потянулся за пистолетом:
– У него взрывной характер, он может попытаться убежать… – доктор Судаков отступал к стене здания. На улице, кроме полицейских, в британской форме, и стоящего на месте форда, никого не было. Итамар даже не понял, как это произошло. Над тротуаром пронесся вопль, на иврите: «Не убивайте, пожалуйста! Не надо!»
Юноша похолодел. Прижав к себе одного из полицейских, Авраам приставил пистолет к его затылку. Остальные держали его на прицеле. Юноша, заложник, побледнел, Итамар увидел слезы на его лице. Доктор Судаков, громко, сказал:
– Если мне дадут уйти, я его не трону, обещаю… – Авраам шепнул в ухо юноши: «Кто продал акцию? Говори, быстро…»
Мальчик плакал:
– Я не знаю, не знаю. Комиссару подбросили анонимное письмо. Пожалуйста, мне всего восемнадцать… – Итамар сжал зубы:
– Если он выстрелит, его казнят. А если выстрелю я … – он обернулся:
– Брошу пистолет, и убегу. Проходные дворы я знаю… – у Итамара была твердая рука и верный глаз. Взводя пистолет, он понял, что левое плечо почти не болит. Итамара зацепило осколком, при бомбежке:
– Я не позволю, чтобы его казнили… – Авраам почувствовал резкую боль, в правой руке, повыше локтя. Он выронил оружие на тротуар, юноша рванулся к полицейским, зазвенели свистки: «Сообщник в ларьке, в ларьке! Брать живым!»
– Итамар меня спас… – кровь текла по рукаву пиджака, его уложили лицом на землю, полицейские рванулись к ларьку. Щелкнули наручники:
– Это мерзавец Яир, больше некому. Я получу срок, он меня хочет убрать с дороги. Британцы до него доберутся, рано или поздно. Я не хочу руки об него марать… – черный форд несся по улице. Полицейские отскочили от ларька, раздался треск дерева. Газеты, бублики, пачки папирос разлетелись во все стороны. Авраам узнал красивый профиль, но все не мог поверить. Дверь форда распахнулась, рука с алым маникюром втащила Итамара внутрь:
– За ним! – велел кто-то из полицейских, но было поздно. Войдя в вираж, встав на два колеса, форд исчез за углом улицы Алленби. Пахло пороховой гарью, и кровью. Аврааму почудилось, что над мостовой витает аромат сладких пряностей. Уронив голову на какую-то газету, он позволил себе потерять сознание.