Вельяминовы. Время бури. Книга 4 - Страница 84

– Семь утра, понедельник. Сейчас здесь оживленно… – воскресенье в Палестине было рабочим днем, – а завтра все еще закрыто будет… – окинув взглядом улицу, Роза увидела вывеску портного.

– Швейная мастерская… – девушка, усмехнувшись, направилась к ларьку. Едва услышав ее акцент в иврите, хозяин перешел на немецкий язык. После прихода Гитлера к власти, он уехал из Бреслау, где владел гастрономической лавкой. Роза купила папирос, и свежий, румяный бублик, посыпанный кунжутом. Девушка, невзначай, поинтересовалась:

– Можно попросить оставить мне «Blumenthal’s neuste Nachrichten»? Ее всегда первой разбирают… – газету на немецком языке публиковал бывший берлинский, а ныне тель-авивский журналист, Блюменталь. Издание было, чуть ли ни самым популярным в Израиле.

Хозяин замялся:

– Завтра другой продавец работает, фрейлейн. Я не уверен, что… – Роза увидела, что мужчина прячет глаза. Подобные киоски открывались в шесть утра.

– Все понятно, – Роза шла к рынку Кармель, мрачно кусая бублик, не обращая внимания на взгляды мужчин:

– Они посадят в киоск своего человека, с пистолетом… – Роза замедлила шаг:

– Может быть, в полицию пойти? Но я здесь нелегально, без документов… – Роза плыла в Израиль на бывшей яхте месье Корнеля. Корабль подошел к уединенному пляжу на севере. Оттуда группу, лодками, перевезли на берег, где ждали грузовики.

– У меня нет ни одного доказательства, кроме схем, – поняла Роза, – но Авраам блокнот увез. Хорошо, что я у Итамара взяла водительские права, месье Эль-Байюми… – посмотревшись в витрину лавки, Роза осталась довольна, – других бумаг у меня нет, – она хихикнула. Роза забрала права в Париже, Мишель поменял на документе фотографию:

– Пригодится, – коротко сказала она Итамару. Юноша не стал спорить.

– Ладно… – вынулв из сумочки плетеную авоську, она окунулась в рыночный шум, – если акция назначена на семь утра, то Авраам уйдет в шесть. Я за ним отправлюсь, короткой дорогой… – Роза напомнила себе, что надо залепить номера форда грязью:

– Я у банка даже быстрее него окажусь… – Тель-Авив, по сравнению с Парижем, был крохотным городом. Роза хорошо его изучила. Она прошла к прилавку с курицами. Девушка вспомнила рынок Ле-Аль, мясные ряды, и голос хорошо одетой дамы: «Какой у вас рост, мадемуазель?»

– Я тогда огрызнулась… – потыкав пальцем курицу, Роза, наклонившись, понюхала птицу, – думала, что она смеется. Меня в школе жердью дразнили. Может быть, – она поняла, что улыбается, – я вернусь к карьере модели, после войны. Надо сделать так, чтобы она быстрее закончилась. Маляр, и Драматург этим занимаются, и я буду, обязательно… – расплатившись за курицу, она пошла к грузовикам, где, на земле, стояли дерюжные мешки и грубые ящики с овощами. Роза хотела приготовить Аврааму петуха в вине.

Легкий ветер с моря шелестел страницами разложенных на прилавке, придавленных камнями газет. Здесь были лондонские издания, и местная пресса, Palestine Post и многочисленные, партийные листки, от правых до коммунистических публикаций.

Появившись в киоске, Итамар сварил крепкий, тягучий кофе, из мелко смолотых зерен. В закутке у продавца стояла газовая плитка, с баллонами. Сняв с деревянного шеста бублик, юноша аккуратно положил в медную коробочку мелкие монеты. В кармане рабочей куртки Итамара лежал пистолет. На часах, над запертыми дверями отделения Англо-Палестинского банка, стрелка подошла к половине седьмого.

Вчера Итамар съездил в Кирьят Анавим и вернулся на попутном грузовике, в город. При себе юноша держал закрытый, потрепанный саквояж. Вечером, на пляже, он встретился со Штерном, и доктором Судаковым. Юноша отдал им пистолеты. Авраам усмехнулся: «Заодно с Цилой погулял, должно быть». Итамар, немного, покраснел.

Цила, этой неделей, после школы работала на кухне. Циона вернулась в Иерусалим, в интернат при Еврейском Университете. Итамару, правда, не удалось зайти в комнату к девочке. Госпожа Эпштейн зорко за ним следила. Она даже поинтересовалась, где Итамар пропадал, приехав в кибуц. Юноша понял, что охранники проговорились заведующей столовой, придя за обедом.

– На плантации ходил, – нашелся Итамар, – смотрел, что с виноградом… – серые глаза госпожи Эпштейн, на мгновение, похолодели. Она вытерла руки холщовым полотенцем:

– А что с виноградом? Собрали урожай… – оглянувшись, она распорядилась:

– Цила, корми его. Нам куриц потрошить надо… – они сидели с Цилой за деревянным столом. Итамар, жадно, ел рагу из овощей. Мяса госпожа Эпштейн добавляла только для запаха.

Тайник сделали в уединенном месте, за час ходьбы от кибуца. Итамар проголодался. Цила подвинула свежую питу и тарелку с хумусом и оливками:

– Я сама солила. Ешь… – девочка улыбалась, – я чай заварю, с мятой. Мы медовый пирог сделали, на шабат. Еще осталось… – она убежала на кухню. Итамар проводил взглядом рыжие волосы:

– А если меня завтра арестуют? У нас оружие будет. Это не Египет, и не Ливан… – британцы судили всех, у кого находили оружие. Ранение или смерть британского солдата, полицейского, или гражданского лица, влекло за собой приговор к повешению. Изредка казнь заменяли пожизненным заключением, при смягчающих обстоятельствах. Некоторые боевики Иргуна, взятые на месте преступления, предпочитали застрелиться, нежели попасть в руки британцев.

Доктор Судаков и Штерн запретили Итамару пускать в ход оружие.

На пляже, они уселись на теплый песок, с бутылками пива:

– Ты в киоске для спокойствия, – наставительно сказал Авраам, – на тротуаре будет Яир, со мной, и еще два человека. Все с пистолетами. Машина заберет нас, и деньги… – белый песок скользил между пальцами: