Вельяминовы. Время бури. Книга 4 - Страница 168

168

– У нас и документов, настоящих нет, – усмехнулся Федор, глядя на огонек папиросы, – сожгли, закопали. Драматург, и Драматург. Больше от меня немцы ничего не добьются, в случае ареста… – гестапо не оставляло в живых тех, кого подозревали в связях с отрядами Сопротивления:

– Но я немцам не попадусь, – приподнявшись, Федор взглянул на деревянные нары, напротив, – я редко в городах появляюсь. А Мишель… – постель Маляра была пуста. В бое на берегу реки кузена легко ранило, в плечо. Фельдшер отряда, в лесу, наложил повязку. Присоединившись к группе, в пяти милях от моста, Мишель сказал, что в охотничьем доме все в порядке.

– Немцы приезжали, по словам егеря… – они сидели у костерка, в кустах, – осмотрели здание, но в подвалы не залезали. Егерь немецкого языка не знает. Не понял, о чем они говорили… – Мишель невесело улыбнулся: «Если они решат в долине обосноваться, придется перепрятывать коллекции».

– Нечего им у озера делать, – отмахнулся Федор, – место дикое, а они от больших дорог не отходят. В Мон-Сен-Мартене они лагерь устроили, если газете верить. Для евреев, скорее всего. Здесь и евреев никаких нет… – коллаборационисты писали, что бандиты, как они называли бельгийских партизан, проводят акты саботажа, на шахтах. Федор подумал, что евреев, наверняка, тоже заставляют работать на рейх:

– Давида никто в лагерь не отправит, – сказал он Мишелю, – немцы понимают, что он великий ученый. Получит Нобелевскую премию, уедет в Швецию, семью увезет… – он смотрел на старое, шерстяное одеяло, на постели кузена:

– Девушку он, что ли, завел? Элен под Ренном живет, в деревне… – до войны девушка успела получить диплом учительницы. Жених Элен преподавал рисование. Они с Мишелем дружили:

– Ее жених при Дюнкерке погиб… – вспомнил Федор, – старшим лейтенантом воевал, в пехоте. Правильно мы ей сказали, чтобы из школы уходила… – во всех классах, по распоряжению вишистской администрации, повесили портреты Петэна с Гитлером.

– Станет секретаршей. Хорошее прикрытие, – Федор прислушался, но шагов кузена не уловил, – как у Монахини. Девушки и девушки, ничего подозрительного… – Маляр присоединился к отряду в хорошем настроении. Федор потушил сигарету:

– Он молодой, Мишель. Тяжело здесь жить, на отшибе. Ребята ходят к женам, к невестам, у кого они имеются. Я себе обещал, над телом Аннет, что ничего не случится, до победы… – зевнув, он решил не беспокоиться о кузене:

– Рисует, наверное… – Федор посмотрел на открытую дверь землянки, – ночь ясная, звездная. Когда мост подрывали, было пасмурно, даже туман поднялся. Погода нам на руку пришлась… – он погрузился в серую, влажную дымку:

– Как ее глаза… – измученно вспомнил Федор, – у Анны были серые глаза. Оставь, оставь, ты ее больше никогда не увидишь… – вздрогнув, Федор подумал, что это бабушка Марта. Хрупкая, невысокая девушка, с бронзовыми, тускло блестящими волосами шла к нему, протянув руку. На узкой ладони переливались изумруды. Федор узнал крестик, тот, что он отдал Анне, в Берлине, два десятка лет назад.

– Ее, может быть, вовсе не Анной звали… – зло сказал себе мужчина, – забудь о ней. А что я бабушку Марту увидел, в молодости, это не в первый раз. Она мне снилась, осенью, когда мы здесь обосновались. И это вообще не бабушка Марта… – он, неожиданно, улыбнулся, – а Бретонская Волчица, ее прабабушка. Она с генералом де Шареттом воевала, в Вандее. Понятно, почему она тебе является, с крестиком. Крестик все хранили, а ты его, Федор Петрович… – он прибавил крепкое словечко, по-русски. Бронзовые волосы пропали в тумане, звук легких шагов исчез. Он нащупал пальцами кольцо, на цепочке:

– После победы… – сказал себе Федор, – после победы, я, непременно, встречу кого-нибудь. Я никого так не полюблю, как их… Анну, Аннет… Но дедушка Федор Петрович тоже поздно женился. Хотя он бабушку Тео ждал… – задремав, Федор не услышал мягких шагов, у землянки.

У менгиров мигал зеленый огонек рации. Мишель видел, в свете звезд, очертания антенны, стройную спину кузины. Лаура склонилась над передатчиком, держа на коленях тетрадь. Правая рука ловко стучала ключом. В кармане куртки Мишеля лежало простое, серебряное кольцо. Он не хотел долго бродить по Ренну. Город кишел немцами, а документов у него не было:

Мишель зашел в первую попавшуюся, дешевую лавку, на рынке:

– После победы я ей подарю самое лучшее кольцо. Если она согласится, конечно… – в долине Мерлина, в городе, нагоняя отряд, он думал о Лауре. Он понял, кто ему снился, с ребенком на руках:

– Она, конечно… – увидев, что кузина сворачивает антенну, Мишель, решительно, поднялся – какой я дурак. Она мне еще пять лет назад нравилась. Но мы тогда моложе были… – даже в ночь подрыва моста, он видел немного раскосые, темные глаза, слышал легкое дыхание. Он вспоминал ночь, в Дрездене, свой голос, на балконе квартиры Густи:

– Не надо бояться, Стивен. Иди к ней, она тебя ждет… – Мишель сжал в руке кольцо:

– Густи, больше нет. И меня могут завтра убить. Или ее, Лауру… – о подобном он думать не хотел:

– Но у Стивена теперь девочка появилась, тоже Августа. Смерть везде, но нельзя ее бояться. Надо жить… – ночь пахла весенними, нежными цветами. Переливался Млечный Путь, в кронах деревьев хлопали крыльями птицы. Незаметно перекрестившись, Мишель пошел ей навстречу. Кузина, с передатчиком, спускалась от менгиров, по тропинке, к лагерю.

– Я ей все расскажу, – решил Мишель, – то есть, конечно, не стану говорить о Момо. Такое недостойно мужчины. Но она должна знать, что я всегда, всегда буду ее любить, должна… – Мишель смотрел на звезды. Он оступился, наткнувшись на кузину.

168