Со своей стороны, Мэтью обещал содержать жену, вывозить ее в свет, дарить драгоценности, на день рождения и годовщину свадьбы, и вообще, весело подумал Мэтью, захлопнув блокнот, выполнять обязанности еврейского мужа, перечислявшиеся в ктубе.
С раввином о будущей свадьбе он пока не говорил, не желая забегать вперед. Мэтью сначала хотел увидеть невесту, хотя майор доверял выбору мистера Нахума, и знал, что уродину ему не подсунут:
– Он даже нашел еврейку, – подумал майор, – действительно, он мне как отец… – после завтрака Мэтью, неспешным шагом, отправлялся в синагогу, по еще пустым улицам. В молитвенном зале он сидел на месте Горовицей, в талите отца. Знакомые по общине обычно приглашали Мэтью на субботний обед. Он все еще делал вид, что испытывает денежные затруднения, но всегда приносил хозяйке дома дешевый букет.
В синагоге знали, что майор небогат. На Шабат Мэтью одевался скромно и никого не звал домой. Он знал, что кузен Меир не собирается болтать о том, где он живет. С подобной славой, Мэтью удачно избегал приглашений в семьи с незамужними девушками. Его звали в дома с детьми. Малыши любили майора Горовица. Мэтью рассказывал мальчикам об армии, и никогда не появлялся без маленького подарка.
Отец говорил Мэтью о знаменитом Волке. Авраам Горовиц видел его, подростком:
– Он часто нас навещал, милый… – полковник наклонился, поцеловав светловолосую голову сына, – он дружил с бабушкой Аталией. Они до гражданской войны познакомились. Волк на стороне северян сражался, а бабушка Аталия выполняла их задания, в Вашингтоне… – прадед Мэтью участвовал в убийстве Линкольна. Отец пожимал плечами:
– Бабушка за ним следила. Она работала на разведку северян, и познакомилась с дедушкой Дэниелом… – все это исходило из слов бабушки.
Полковник заметил:
– Волк много с твоим дядей Александром возился. Он тогда малышом был, Александр. Бабушка после его гибели не оправилась, траур не снимала… – Мэтью самому нравилось играть с детьми. Он с удовольствием думал, что в следующем году станет отцом. Сына он хотел назвать Александром. Майор был уверен, что первым родится мальчик.
Перед вылетом в Хэнфорд, Мэтью прочел в газете о самоубийстве перебежчика Кривицкого. Майор улыбнулся: «Все сложилось отлично, как мистер Нахум и предсказывал». Кузена он в синагоге не увидел. Мэтью понимал, что Меир занят:
– Он сопровождал Кривицкого, – вспомнил майор, – наверняка, пишет бесконечные бумаги… Протокол осмотра номера, отчет, объяснительную записку… – он отправил кузену письмо городской почтой, приглашая его на обед, по возвращении Мэтью из Калифорнии.
В Хэнфорде майору выделили светлую комнату, в помещениях для старших офицеров, с личным душем. Мэтью брился перед зеркалом, в белой рубашке, с расстегнутым воротом. Парадный китель, цвета хаки, висел на спинке стула. Вечер выпал теплый и сухой. Заходящее солнце играло в золотых, майорских листьях, на нашивках, освещало раскинувшего крылья орла. Птица увенчивала знак с американскими звездами, на кителе. Любой военный, увидев эмблему, понимал, что Мэтью является личным помощником министра обороны США.
Мэтью аккуратно прополоскал, в раковине, опасную бритву. Она принадлежала дедушке Дэниелу. Бритва лежала в мешке, привезенном в столицу после сражения у Литтл-Бигхорн. Армейские дознаватели передали вещи покойного генерала Горовица его вдове. Дэниелу было приятно думать, что бритвой брились и дед, и отец. Он протянул руку за туалетной водой, запахло сандалом.
Мэтью не стал собирать ученых, заметив Бенсону:
– Я в понедельник улетаю, время есть. Завтра с ними встречусь… – он просмотрел список. В Хэнфорд привезли группу разработки новых кодов, где трудились лингвисты и математики. Во второй зоне работали физики. Мэтью надо было встретиться с контрактниками. В списке он увидел несколько знакомых фамилий, аспирантов из Беркли, Чикаго, и Принстона.
В столице, на совещании у министра, полковник Гровс доложил о ходе строительства баз. После окончательных результатов эксперимента в Беркли, с новым элементом, после завершения работы над реактором, в группе Ферми, все подобные исследования, по соображениям безопасности, переводили на уединенные полигоны.
Найдя в списке трех девушек, Мэтью пожал плечами: «Синие чулки». Майор Горовиц достаточно поработал с учеными, чтобы скептически относиться к женщинам, занимающимся наукой.
– Хотя бы кузину Констанцу, покойную, вспомнить… – он застегнул китель, – я ее фото не видел, но, думаю, ни один мужчина на нее внимания не обратил бы. Они все либо тощие, как доски, либо, наоборот, рыхлые. И все в очках… – Мэтью нравились стройные, ухоженные дамы. Он предпочитал высоких женщин, но в мужской компании, признавал, что и девушки маленького роста имеют свои прелести. О них хотелось заботиться, но Мэтью всегда замечал, что жена, прежде всего, должна ухаживать за своим мужем.
– Если она выполняет свои обязанности, – улыбался майор, – она может рассчитывать, что ее побалуют. Не чрезмерно, конечно… – Мэтью с легким презрением относился к сослуживцам, которым постоянно названивали скучающие супруги. Некоторые офицеры торопились домой, вечером, разводя руками: «Миссис ждет к обеду…»
Мэтью, про себя, называл их подкаблучниками.
Он сунул флягу в карман кителя:
– Аарон, наверняка, халы испек. Его жена вообще палец о палец не ударит. Рав Горовиц, как дедушка его, подкаблучник. Бабушка Бет всю жизнь мужем командовала, и равом Горовицем тоже будут вертеть… – Мэтью, направляясь к административному бараку, подумал, что халы сделают на яичном порошке.