Вельяминовы. Время бури. Книга 4 - Страница 11

– У тебя тоже, – отрезала Эстер, – доктор Хосе у индианки родился.

Муж, покраснев, скрылся в кабинете.

Сейчас ей все казалось смешным и далеким. Она погладила голову рыси:

– Давид поедет со мной в Гаагу. Он подпишет разрешение, я отвезу мальчиков в Лондон. Тетя Юджиния о них позаботится, а я вернусь в Голландию. Он упрямый человек, однако, речь идет о жизни и смерти. Надо оставить ссоры, в наших руках судьба детей… – Эстер говорила все это, глядя в голубые, спокойные глаза мужа.

Давид, разумеется, не пригласил ее в квартиру. Выйдя на площадку, бывший муж смерил ее взглядом, с головы до ног:

– Что ты здесь делаешь? В соглашении ясно написано, что мои адвокаты пришлют извещение, о визите детей, на выходные дни, и привезут их… – муж улыбался, – только куда привозить? Ты, кажется, покидаешь Голландию… – между бровями жены появилась жесткая складка:

– Я бы хотела увидеть мальчиков, – попросила Эстер, – сводить на прогулку. Мы поедем в Гаагу, в консульство… – если бы бывший муж отказал в разрешении, Эстер намеревалась увезти детей в рыбацкую деревню, на Толен. Она хотела проводить Теодора во Францию и добраться, с помощью господина де Йонга, до британских берегов.

Давид усмехнулся:

– Я тебе много раз говорил, что я не дам никаких разрешений. Я отец, я несу ответственность за воспитание детей. Они останутся в Голландии. Что касается просьбы, о прогулке, то у тебя есть время, раз в месяц. Дождись его… – Эстер слышала уверенный голос мужа, такой же, как в радиопередаче.

Профессор Мендес де Кардозо объяснял евреям, что регистрация, и штамп в документах, были просто бюрократической процедурой, для учета населения. У евреев не существовало никакого основания для паники. Немецкие власти уважали нужды общины.

– Посмотрите вокруг, – он говорил мягким, отеческим тоном, – синагоги, кошерные магазины работают. Некоторые рестораны и кафе закрыты для входа евреев, но это для нашего, блага. Мы должны понимать чувства немцев. Многие из них лишились сбережений, во время кризиса, по вине некоторых алчных, и бесчестных представителей нашего народа… – Эстер встряхнула головой, пытаясь избавиться от назойливого жужжания.

Он посмотрел на часы:

– Мы ждем гостей, к обеду. У меня мало времени… – Давид взялся за ручку двери. Голос жены был хлестким:

– В парке Кардозо, сняли табличку, в его честь. Вход евреям туда закрыт. Твой прадед умер, как полагается врачу, спасая Амстердам от эпидемии. Он бы не смог зайти в сад, разбитый на месте его собственного дома. Давид, как ты можешь? Твои взгляды, это твое личное дело, но мальчики… Не ставь будущее детей под угрозу, дай нам уехать… – Эстер, сквозь сумочку, чувствовала тяжесть пистолета:

– Если я его пристрелю, прямо здесь, мне больше не понадобятся никакие разрешения. Он отец, у него еще Маргарита… – схватив ее за руку, Давид вывернул пальцы:

– Пошла вон отсюда! Не придумывай ерунды, истеричка! Ни меня, ни мою семью никто не тронет! Мы зарегистрировались, мы соблюдаем правила… – от него пахло знакомым сандалом. Темная борода была совсем рядом с лицом Эстер:

– Нельзя, чтобы он видел пистолет… – дернув рукой, она отступила. Бывший муж оправил пиджак:

– Где твоя регистрация? Покажи мне паспорт. Если ты собираешься здесь болтаться, я вызову полицию. Ты проведешь ночь в камере, Эстер… – за дверью залаяла собака, раздались детские голоса.

– Сдохни, мамзер, – выплюнула Эстер. Женщина сбежала вниз по лестнице, стуча каблуками. Она рванула дверь подъезда:

– Элиза не поможет, даже если меня увидит, в окно. Она его боится, смотрит ему в рот… – Эстер быстро шла по набережной Амстеля. Миновав мост, у оперного театра, она опять услышала собачий лай. Эстер обернулась. Гамен несся по мостовой, поводок тащился сзади. Пес заплясал у ее ног. Элиза, в траурном платье, с неприбранными, золотистыми волосами, бежала следом. Женщина тяжело дышала:

– Я сказала, что собаку надо прогулять. Эстер, с мальчиками все в порядке. Я тебе писала, из Мон-Сен-Мартена…

– Я тоже тебе писала, – тихо сказала Эстер, глядя на усталое лицо, на темные круги под глазами. Она не хотела думать о том, что могло произойти с письмами. Отогнала от себя эти мысли, Эстер кивнула на черную ткань: «Что случилось?»

Элиза быстро говорила, комкая в руках поводок, оглядываясь на мост. Эстер вздохнула:

– Не бойся, за деревьями нас не видно. Мне очень жаль… – она взяла тонкую руку:

– Я твою книгу купила. Очень хорошо вышло. Тебе надо еще писать.

Элиза всхлипнула:

– Эстер… Я не знаю, как… Прости меня, прости. Ты не уедешь… – в серо-голубых глазах стояли слезы.

– Куда я уеду, – Эстер, закурила, – когда мальчики здесь. А что ты прощения просишь… – она глубоко затянулась сигаретой, – это все… – женщина не закончила:

– В прошлом все. О детях надо думать, и мне, и тебе… – Элиза сказала, что Давид пригласил к обеду оберштурмбанфюрера Максимилиана фон Рабе:

– Я не хочу, чтобы дети его видели… – растерянно добавила женщина, – может быть, их на прогулку забрать? Мне надо подать обед, иначе Давид будет недоволен. Они не признаются, что вы встретились. Они о тебе спрашивали… – розовые губы дрожали.

Эстер посмотрела на хронометр:

– Приводи малышей через полчаса в Ботанический сад. В оранжереях есть детская группа. Моя няня их оставляла, тем годом. Скажешь Давиду, что… – Элиза закивала:

– Я знаю, мальчикам нравится. Только Маргариту они не возьмут, группа с трех лет. Придется ей дома побыть… – Эстер, на мгновение, обняла женщину: