– Нас мало осталось… – вздохнул отец, – со смертью Ханы, то есть Аннет. Надо держаться вместе, милый мой. Хорошо, что у Регины новая девочка родилась… – Меиру путь в Японию, как и на континент, был закрыт. Вернувшись из Лондона, с двумя новыми шрамами, Меир не стал скрывать от начальства, что личиной мистера О'Малли больше пользоваться нельзя. Он, правда, не объяснил, что произошло. О Давиде, или вши, как его, про себя, называл Меир, знали только он сам, и Джон. Кузен бы не проговорился. Меир даже отцу не сказал о предательстве зятя. Он до сих пор не мог поверить, что еврей способен на подобное. Меир надеялся, что до профессора Кардозо, рано или поздно, доберутся силы Сопротивления.
– Или Авраам Судаков его навестит… – Меир снял кофе с плиты, – хотя он в тюрьму сел, как порядочный человек… – он вспомнил рассказ Аарона о Праге. Меир пока тюрьму миновал, однако он подозревал, что все может измениться:
– Авраам не собирается пять лет в камере проводить… – кофе пах кардамоном, – думаю, в следующем году, мы увидим его в Европе. В следующем году Гитлер нападет на Россию, – он покуривал, глядя в окно, – или в этом году… – Меир, на совещаниях, спорил с аналитиками, вспоминая разговоры с Генрихом, в Амстердаме.
О Генрихе он Даллесу тоже говорить не стал. Фон Рабе был вотчиной британской разведки, США с Германией не воевало. Босс был недоволен тем, что об истинном имени мистера О'Малли, стало, по словам Даллеса, известно от Берлина до Токио. Начальник развел руками:
– Посмотрим, как дальше пойдет. Занимайся аналитикой, помогай с охраной президента, работай в контрразведке… – на этой неделе, Меир принял от коллег миссию по сопровождению мистера Кривицкого. За два года, что перебежчик жил в США, никто подозрительный к нему не приближался. Меир пока не встречался с Кривицким, его смена начиналась сегодня. Через два часа он забирал русского из гостиницы «Бельвью» и вез на встречу с издателем, мистером Чарльзом Скрибнером. Скрибнер приезжал ради этого из Нью-Йорка. Меир почесал растрепанные, темные волосы:
– Кривицкий, в общем, неплохо пишет, я его статьи читал. Музыка одинаковая, злодеяния Сталина, убийство невинных людей, но ведь он прав. Скрибнер, наверное, мемуары хочет заказать… – Меир, зевнув, порылся в кармане халата:
– Один пакетик остался. Надо сделать предложение Ирене, хватит. Ей двадцать четыре года, она хочет семью, детей. А если война начнется? – аналитики, в один голос, утверждали, что Япония завязла в континентальных сражениях, и не собирается атаковать США.
– Это мы еще посмотрим, – кисло сказал Меир, соскочив с подоконника. Налив кофе для Ирены, он вернулся в спальню. Присел на край кровати, не удержавшись, он провел губами по белой, сладкой шее. Ирена дрогнула длинными ресницами:
– Тебе пора, милый? – поцеловав нежные веки, он скосил глаза на часы:
– Еще минут сорок… – Меир едва успел поставить чашку на ковер. Ирена потянула его к себе. Он окунулся в знакомое, спокойное тепло, вспомнив любимый рассказ, у Чехова.
– Душечка… – от нее пахло уютной ванилью, она вся была мягкая и покорная, – душечка… – Меир хотел проверить, нет ли у Кривицкого оружия. Ребята говорили, что русский, в последнее время, стал очень подозрительным. Он постоянно говорил об агентах НКВД, сжимающих, по его выражению, щупальца вокруг него, Вальтера Кривицкого.
– Кому он нужен… – Меир услышал тихий, сдавленный стон, – Троцкого убили, на этом Сталин успокоится. Я видел плакаты, в книжных магазинах: «Империя зла». Наверняка, Скрибнер название выбрал. Нет здесь никаких агентов… – Меир кинул очки на ковер, забыв о Кривицком и НКВД.
Меир вел неприметный, темный форд к отелю Вилларда, где назначил встречу мистер Скрибнер. Издатель собирался поговорить с Кривицким за бранчем. Обычно Кривицкого охранял один человек. Гувер сказал, что нужды в усилении сопровождения нет. На Кривицкого за два года никто не покушался.
– И не покусится, – сварливо добавил босс, – здесь не Мексика… – глава Бюро имел в виду смерть Троцкого. Изгнаннику, в августе прошлого года, раскололи череп ледорубом. Меир еще оставался в Лондоне. Он помнил сообщение по радио, и хмурый голос Джона:
– Теперь у Сталина нет соперников… – кузен пришел его навестить, в госпитале, – он от всех избавился… – одна из пуль фон Рабе прошла в нескольких сантиметрах от позвоночника Меира. В Амстердаме, они не стали обращаться в городские госпитали. Максимилиан, без сомнения, послал бы в больницы людей гестапо.
Генрих высадил их у деревни, на Эе. Джон нашел врача. Меир, к тому времени очнулся. Раны у него, в общем, были неопасные, однако он потерял много крови. Морской переход обратно в Британию Меир почти не помнил. Когда он немного оправился, Джон сказал, что связь с сестрой налажена. Герцог показал расшифрованные радиограммы:
– Она в Роттердаме, сняла квартиру, принимает частным образом… – Меир забеспокоился:
– Но пациентки могут пойти к немцам, это опасно. Даже, несмотря на то, что она польскими документами пользуется… – герцог покраснел:
– Поверь, – Джон откашлялся, – ни одна женщина не донесет на врача, делающего подобные операции… – Меир велел:
– Все равно, передай ей, чтобы она вела себя осторожно… – отцу Меир о занятиях старшей сестры не говорил. Доктор Горовиц считал, что Эстер осталась в Голландии из-за близнецов.
Меир посмотрел в зеркало заднего вида на русского. Кривицкий, урожденный Самуил Гинзбург, сидел с закрытыми глазами. Перебежчику было едва за сорок, однако он выглядел пятидесятилетним. Его жена и сын жили на ферме, под Нью-Йорком, их охраняли. Едва Меир постучал в дверь его номера, как Кривицкий заявил: